Не опять, а снова. И не надо так, я крутая. ©
Кейт любила протесты, еще с тех пор, как отец приволок в дом Хезер и попросил своих дочерей звать гостью мамой, Кейт поддерживала саботажи от души и с размахом, вздорная девчонка дерзкая, с дурным характером, но хорошая по натуре, неопасная; впрочем, уже три недели в городе считали иначе, в Нью-Йорке, в этом штате, в этой стране, теперь геройство было скорее разменной монетой и объектом каких-то манипуляций с разных оппозиционных сторон, Бишоп немного разбиралась в политике, примерно настолько, насколько это может делать девчонка, выросшая среди роскоши, сильных мира сего, высшего общества: шляпок, вуалей, золоченых сортиров, фаянсовых улыбок, пустых глаз, полных кошельков, клише, шаблонов, коктейльных вечеринок у бассейнов замысловатых форм и наполнения, поздних визитов к отцу, неоднозначных намеков; Хоукай - птичка с полифонией и автодозвоном, назойливо-несуществующая, вот она была за плечом секунду назад, задорно трещала на все лады, а теперь уже и след простыл, поминай как звали.
- Куда же ты ввязался, Клинт Бартон, - ей кажется это разумным именно здесь, у самого черта на рогах, когда в ушах звенит от мыслей, катающихся по черепной коробке вместе с этим грустным нью-йоркским ветерком, Скид-Роу далеко и бриллианты никому не нужны, думается, а ведь у всех свои герои, примеры для подражания - идолы, возведенные в карманном Вавилоне, чтобы по утрам было не так противно: отрочество, целый бушующий мир из отрицаний и ожиданий, которым не суждено себя оправдать вовсе; война под ногами вниз почти полтора десятка этажей, здесь ходят редкие голуби драного вида, словно летали через полымя, облака на небе с ржавым оттенком, но солнце совсем по-прежнему греет лицо и щеки девчонки, той, что идет прямо по курсу, даже когда не мешало бы вильнуть кормой.
Маленькая фигурка девочки-подростка у самого парапета на краю крыши, Кейт сидит лицом к уходящему за горизонт светилу, Кейт опустила на лицо темные очки и уверена, что некому смотреть на ее печальный вид и стопку фотографий, (не)удачно найденных в убежище сопротивления с подачи большого босса Ника, всезнающего и, кажется, всевидящего, они, наверное, очень хотели ее, Бишоп, этим взбодрить; Хоукай любит протесты и вызовы принимает всегда первая, только, знаете ли, как-то невесело на пепелище собирать обломки старого гнезда, с каждой этой поломанной веточкой вытаскивать из себя любимые иголки, косточки-прутики надвое переламывать, потому что, это же Кейт Бишоп - мисс-я-справлюсь-с-этим-дерьмом-сама; а папа, что, папа хороший, звонил недавно, приглашал поехать куда-нибудь отвлечься, развеяться, правда, Хоукай уже развеялась по ветру, смотрит на рыжее солнце, щурится, разбросав вокруг ошметки чужой-родной жизни в застывших картинках: сейчас, вот еще две минуты и домой, пока никто не заметил и не пристал с расспросами, рассказывай потом сказочные истории о бросившем бойфренде и беги по темным закоулкам, пока не хватились в сопротивлении чертовой малиновки.

всё вроде бы в норме: получен правильный импульс.
А, впрочем, к черту. К черту же? На самые его чертовы рога в самых его чертовых далях; Кейт берет на ощупь - не глядя пару фотографий и подносит к лицу, закрывая бумагой апельсиновое светило, на вкус оно, наверное, такое же свежее с кислинкой, если подпрыгнуть повыше, укусить за самую кромку, проживать немного и сплюнуть под ноги между его две-тысячи-одиннадцатым-апрелем и две-тысячи-девятым-ноябрем: Бартон, Бартон, зайчик-душка, вечно в пластырях, что на части фотках вообще и лица-то не очень видно под этими пудами наклеек, шероховатостями, кустиками недобритой щетины; извечные ссадины и гематомы на пол-лица, футболки небрежно мятые и взгляд голодного лабрадора, точно девки падали в койки на раз-два, то ли из жалости, то ли завороженные этой лютой мольбой-обманкой "обогреть сирого, укутать в заботу и накормить", классная игра для пропитого щеголя, не надо тратиться на цветочки-мороженое, можно просто смотреть в лицо и дергать уголком рта в подобии улыбки; Бишоп на эту фигню точно никогда не купится. Вернее, не купилась бы, теперь Клинт вроде просрочен, списан и убран со всех прилавков страны.
Угол соседнего дома отсвечивает зеленым, когда Хоукай глядит на него поверх солнечных очков с лиловыми стеклами, с прикрытым солнцем думается немного лучше, но все также решительно ни о чем: вот здесь здорово вышла эта рыжая, правда, взгляд у нее недобрый, строгий, как будто накануне она утопила целую дюжину котят в бассейне с шампанским. А вот тут эта выдра, которая Бишоп почему-то не нравится по-особенному, хорошая же тетка, но от одной мысли о брюнетке лицо косит как от паленого Рокфора, стоит в три четверти и щемится с Бартону - Кейт изгибает бровь почти брезгливо: дебильная манера жаться друг к другу воробьями под утренней моросью, изображая некое светлое чувство, словно без этих рафинированных соплей окружающие непременно усомнятся в искренности. Хоукая и Рыжая, Хоукай и Блондинка, Хоукай и еще два десятка каких-то девушек разной степени рыжести и разной же степени расположенности; Бишоп так и не понимает, к чему ей знать о жизни своего предшественника так подробно и почему нельзя было обойтись сухоньким рапортом и парой похлопываний по плечу от Стива, идолы, знаете ли, в сортиры не ходят. Особенно, когда тебе всего семнадцать, а идол этот - идеальный кандидат в Клуб 27, например.
"Привет", - машинально хмыкает девчушка в ответ мысленно, опомнившись бы слишком поздно, чтобы поскользнуться на портретах Морс и Клинта, дотянуться до лука и хотя бы одной той самой стрелы. Поэтому замирает, будто в столбняке, натягиваясь в стальную нить. 
- Я вообще о многом в курсе, - улыбка той, которая начиталась сполна разных сплетенок о любимой звезде и совершенно случайно застукала девицу с пятой страницы за богомерзким занятием. Но Наташа, похоже, не настроена на перестрелку колкостями и котят уже всех утопила. - Хочу.
"Но мне вроде не очень-то можно", - молча, глотая фразу, прежде чем она упадет с языка на разогретый за день железобетон.
- Ты типа соскучилась? - ладно, пиво ведь намного лучше свинца в межушном, da?

Ее звали Майя Лопес. Черноволосая, худая, наполовину мексиканка, с темными глазами и с перьями в гладких волосах. Клинт встретил ее в тот же день, когда вернулся в Нью-Йорк. Он шлялся по Адской Кухне, ища себе дешевое жилье, но вляпался в крупные неприятности с местной шпаной. Его спасла Майя. Она была в черном костюме, полностью закрывающем ее лицо. Клинт не узнал ее. Когда-то он лично знал всех супергероев в городе, но теперь времена изменились. Майю он не знал.
Сначала, он принял ее за мужчину. Ее костюм, скрывал не только лицо, но и строение тела. С накладными плечами и пластинами на груди, она выглядела как худой не высокий мужчина. Клинт не ожидал встретить в этой дыре супергероя. И пока она разбиралась со шпаной, его вырубили крепким ударом бутылки по затылку.
Он проснулся в чужой кровати. Майя сняла свой костюм, и Клинт увидел ее настоящую. В тот момент она была самой красивой девушкой в мире. В темном топе, в спортивных штанах и с перевязанными бинтами ладонями. Ангел в черном и с перьями в волосах. Майя внимательно глядела в его лицо, когда он проснулся. Клинт сел на кровати и с улыбкой посмотрел на нее в ответ.
- Плохое время, что бы снимать маски, - сказал он. 
- Утром я покидаю Америку, мне все равно, - ответила она.
И что-то было такое знакомое в ее голосе. И в ее глазах. И в ее манере смотреть прямо в лицо. Клинт сразу все понял. Он совсем недавно сам был таким. Всего лишь в прошлой жизни.       
- Я знаю, кто ты, - продолжала говорить она, немного громче, чем нужно в этой тихой темной комнате, - я буду молчать, если ты помолчишь.
Клинт принял эти слова как никогда буквально. Он поднял руки перед ней и медленно, с трудом вспоминая, показал на пальцах: «ASL?» Глаза Майи расширились от удивления, и она горячо закивала.
Больше за тот вечер они не произнесли ни слова. Пальцы порхали в воздухе, выводя известные только им двоим символы. Тайный язык глухих. Когда-то Клинт его ненавидел, но в тот момент он любил его больше всех. В гибких руках Майи он казался неслышимой музыкой, немой историей на кончиках пальцев. Бартон смотрел на ее порхающие знаки и медленно оживал. Он смотрел на Майю и был заворожен ею, как заворожен мексиканскими колдунами или индейскими шаманами.
Майя сказала, что Клинт может остаться в ее квартире, что хозяину, все равно кто платит деньги.
Когда закончились слова, когда больше не о чем было рассказывать, они легко прикасались друг другу, оглаживая и пощипывая. Клинт, не смог сдержать себя и поцеловал Майю и получил ответ. Это была ее последняя ночь в Америке. Это была его первая ночь в Нью-Йорке. Какая разница, что будет дальше.
Утром она быстро собралась и, обернувшись на пороге, глубоким  неуместно громким голосом сказала:
- Меня зовут Майя Лопес.
- Моя имя Клинт Бартон, - ответил он, хотя она, конечно, знала его.
Майя ушла. Клинт почему то знал, что больше никогда ее не увидит. Ну и что? Она было всего лишь Эхом.
На старом потертом кресле так и остался лежать черный костюм, небрежно брошенной своей хозяйкой. «Это Ронин», - сказала тогда ночью Майя, - «Если хочешь, будь им, пока не поймешь, что тебе нужно».
Ронин. Самурай без хозяина. Клинт долго смеялся, спрятав лицо в ладонях.

С той ночи прошло десять дней. И Бартон решился. Он подогнал под себя костюм Майи. И вуа-ля, как говорили в его цирке, в городе новый супергерой. Или не новый, какая к черту разница?
Первый выход на улицы. Без лука, без стрел. Только пара японских мечей. Если подумать, это так же глупо как лук со стрелами, но Клинт с удовольствием подпитывает свою страсть к устаревшему оружию. Да и на мечах, он давно не дрался. С юности, наверное, в руках их не держал. Пора вспомнить, старину Дюкена, что б ему икнулось в аду.
Поздний вечер.  Пригороды Нью-Йорка. Самурай без хозяина неслышно двигается в тенях, никем не замеченный. Кто-то ему сказал и где-то он услышал, что именно здесь, среди старых заброшенных складов, плавно переходящих в городскую свалку, будут зависать большие шишки от наркомафии.
Клинт Бартон был Мстителем. Он воевал в космосе, плечом к плечу с Капитаном Марвелом, и бесстрашно смотрел лицо Майку Корваку, почти богу по сути. А теперь он здесь. С Великих Героев Земли на Уличный Уровень. Но с чего-то, же надо начинать новому супергерою, в такие сложные времена.   
Клинт любит Нью-Йорк всем сердцем, как может полюбить его только мальчишка из Уэверли. Он знает этот город до последнего камня, а каждый переулок, наполнен воспоминаниями о веселом мордобитии с кем-то. И помнит он не только драки.
Клинт останавливался двух кварталах от старой пятиэтажки, так удобно расположенной на холме. Самое высокое здание в этом районе. Когда он только приехал в город, Клинт жил именно там. На последнем этаже. И с Наташей он встречался именно на крыше этого дома. Теперь он развалился и, кажется, скоро его снесут. Было бы не плохо напоследок залезть на ту крышу и посмотреть, как солнце медленно садиться за горизонтом, отражаясь от городских трущоб.
Но ему было некогда. Чувак, за которым он следил последние пару кварталов, должен вот-вот вывести его к своим боссам.
Не успевает. Какой-то умник снимает его с крыши. Откуда-то появляется толпа мексиканцев. Открывают стрельбу друг по другу, или по тем ниггерам («прости, Люк, братан, я не со зла»), что появились с другой стороны. Хрен разберешь, эти уличные разборки. Сплошной бардак. Кто-то падает, подсользнувшись на крови, павшего товарища, кто-то стреляет наугад. Никто не может достать друг, друга, потому что большинство из этих уличных бандитов - конченные идиоты.
Клинт сам не понимает, как его мечи оказались в руках. Черт. Пора за работу, Ронин. Он справлялся с ребятами намного круче, и намного крупнее, чем эти неопытные мексикашки. Он сплыл из теней, как чертов призрак, влез в самое жаркое место. Клинт раскидывал этих дебилов один за другим.
«Главное никого не убить» - думал он, - «это было бы неприятно».
Такой был первый выход в свет нового Ронина. Просто грандиозно.

- Ну, супер, - Кейт неспешно выходит из-за угла противоположной трехэтажной постройки, скорее всего ныне заброшенный барак некогда был кабаком, складом или притоном, либо, что скорее всего, всем сразу. - Было славно, но этот чудик пойдет со мной.
Хоукай держит на мушке, как будто бы, сразу всех, на деле готова прикрыть спины знакомым, если незнакомые попытаются продолжить сходку по плану, и испортить Вдове одежду и немного аристократичную правую ладонь, если рыжая снова вспомнит, что до Дня Благодарения еще долго, а Прощеное Воскресенье на этом материке не празднуют.
- Вы, что, знакомы? - смутная догадка, Бишоп идет со спины неизвестного героя, но держится на том расстоянии, которое будет минимально благоприятным для полета стрелы на короткие дистанции с максимальной результативностью: мечом самурай лучницу не достанет (наверное), а ускорение будет набрано, впрочем, сорок седьмой (номинально) вообще решил сдаться без боя Романовой: Кейт болезненно оскаливается, мужики рядом с Вдовой быстро растекаются розовым желе по асфальту - либо по доброй воле, либо благодаря действию агрессивного вдохновения тумаками Наташи; чувак был обречен еще с сегодняшнего утра, лучше бы посмотрел регби или сыграл в гольф, Янки бы не пытались его застрелить и не давали бы ему еще пару десятков совершенно не нужных вторых шансов. - Хилл простит, пошли отсюда.
Кейти любит летать первым классом, особенно на Бора-Бора, в Швейцарию или в Токио, стена дома напротив грязно-белого цвета отдает японским духом только граффити - иероглифами, непременно обозначающими признание в любви, пламенный посыл нахер или странную форму рекламы родом из восьмидесятых или стран третьего мира. Хоукай успевает затормозить, когда до кирпичной кладки остается едва ли несколько дюймов: брюнетка уже уяснила, что оружие прошлого Соколиного Глаза не так-то просто в использовании и кому попало в руки не очень-то дается тоже, ей почти удалось приручить дикого кречета, и Бишоп обязательно преуспеет, она на шаг ближе к своей цели, когда мягко касается подошвами земли, подрезает трос и заметает следы, еще на один - когда медленно идет назад, натягивая тетиву: девушка слышала нечеткие звуки борьбы, но затрудняется сказать, кто именно боролся и с кем, а стоит лучнице выйти на открытое пространство, она застает момент напряженного перешептывания, короткая перебежка, оценка опасности, еще одна полукругом: незнакомец снимает маску, Кейт щурится и не понимает: "Ну, супер, вы, что, знакомы?"
И под занавес: "пойдем скорее", Бишоп пока не знает, кого именно пытается спасти, но уже встала на сторону знакомого-до-боли-незнакомого-светловолосого, поэтому дает тому понять, что лучше бы ему сильно не затягивать с уходом в направлении заката, а знакомство с Романовой, да, Тор возьми, какой супергерой не знает Черную Вдову, pravda?

И, конечно же, все закончилось очередным витком драмы. Впрочем, вся его жизнь - это посредственная мелодрама, с внезапными смертями и воскрешениями. Прямо индийские фильмы, правда, танцует он как лось.
Было бы враньем, если Бартон сказал бы, что ожидал чего-то другого. Хотелось бы, что бы
Наташа с рыданиями кинулась ему на грудь, а потом бы подарила сногшибающий страстный поцелуй, но он забыл о том с кем имеет дело. В отличие от Бартона Наташа терпеть не могла дешевые театральные штучки. Она всегда была слишком практична для такой ерунды, как демонстрирование эмоций. И это делало всю ситуацию ужасно нелепой. Хотя чего он ожидал после своего пафосного жеста со срыванием масок, который может прийти в голову, только в его отупевший от усталости мозг?
Так он и торчал, как пень на опушке, посреди бездвижных тихо подвывающих тел плохих парней. Ужасно глупая ситуация. Когда Наташа наконец подала признаки жизни, засмеялась тем до боли знакомым зловещим смешком, Клинт подумал, что она его ударит. И по делом ему. Развел тут сопли. Снова ничего не произошло. Немая сцена начала просто неприлично затягиваться.
Был чей-то голос сзади, Бартон не смог расслышать, только раздраженно тряхнул головой, не отрывая взгляда от Наташи. И чем дольше он так стоял, тем лучше понимало всю абсурдность ситуации. Только Бартон мог так нелепо вляпаться.
Клинт хотел что-то сказать, но слова застревали на полпути. Хотя нет. Эти слова даже не могли зародиться в его уме. Он просто не знал, что можно тут сказать.
Только одна четкая мысль была в его голове: Наташа поддерживает регистрацию. Никакими эмоциями, плохими или хорошими, эта мысль не была окрашена. Просто факт. А сам Клинт нарушил закон. И свое обещание, данное Тони Старку. Никаких масок, ага. И снова чертов Старк был прав. Клинт не выдержал и ввязался в свою войну. Но что он сделал не так? По сути, он занимался сегодня ночью абсолютно тем же, чем занимался и раньше - бил по морде плохих парней. Не так масштабно, как бытность Мстителем, конечно, но  все же. А теперь это незаконно. Нужно получить на это лицензию или что-то похожее. Разумная идея, но многие против. Стив против. А Наташа поддерживает. И она имеет полное право арестовать его прямо сейчас и увести его куда-нибудь...куда там они уводят провинившихся костюмированных героев пока не готова супер-тюрьма Старка в другом измерении? 
И все же. Наташа поддержала регистрацию. Если подумать, то это вполне ожидаемо. Дорогая, милая, смертоносная Наташа, таскает на себе груз прошлых ошибок и до сих пор раздает свои долги. Ответственность за себя и других - это то, чем она существует. И если Вдова, не смотря на все доводы против, решила быть зарегистрироваться, открыть свое имя, то что терять ему?
Именно это и стоило ей сказать, но не успел Бартон открыть рот, как Наташа сообщила ему, что кто-то у него за спиной.
Клинт отреагировал скорее инстинктивно, как всегда, не слишком нагружая мозг. Он резко развернулся, его взгляд наткнулся на темную фигуры, почти скрытую в темноте. Вроде женщина. Не думая, Бартон резко перехватил ее руку и  резким ударом в плечо выбил из рук оружие. Лук падает на асфальт. Его лук.   
- Девочка, - прошипел он раздраженно, - это не твои игрушки.
Он ужасно разозлился. Зачем вот было ей вмешиваться. Кто она вообще такая?
Бартон снова развернулся к Наташе, оставляя лучницу, свой старый лук, и мысли о нем, за своей спиной. И тут же натыкается взглядом на дуло пистолета. До него доходят слова Вдовы, о его верном друге. Ему плевать. Какой еще друг?
- Эй, это правда я, - только и смог сказать Бартон, растерянно поднимая руки.
Как ей это доказать? Рассказать о том, как они занимались сексом перед тем как, пойти выбивать все сопли из Старка. О том, как он обещал ей принести сердце Железного Человека на кончике стрелы? Рассказать все, вот прямо здесь, когда рядом стоит это девчонка с луком? Но он не успевает привести доводы в свою пользу.
Растерянно он смотрел, как Наташа словами о недоверии аккуратно поднимает его сброшенную маску. А потом прощается и уходит.
- Вот же стерва,  - с восхищением сказал он вслед, - рыжая ты сука, я все еще влюблен в тебя до смерти.
И рассмеялся над своими же словами. И Только после этого он вспомнил о лучнице. 
Он снова развернулся к своему, как выразилась чертова стерва, верному другу. Наконец, он ее рассмотрел. Совсем молодая. Симпатичная. В фиолетовом (Клинт усмехнулся, с гордостью за свое наследие), и выглядит так, как будто готова прямо здесь дать по морде всему миру. Наглость Бартон всегда чувствовал на лету и любил эту черту у себя и в других людях.
Клинт аккуратно поднял свой лук с земли, не сводя глаз с девчонки, потом подобрал мечи. Лук привычно лег в ладонь, как будто и не было никого расставания. Но Бартон обычно не испытывает никаких чувств к оружию, поэтому он без сожаления сунул свой лук в руки девчонки.
- Привет, - сказал он, - Я Клинт Бартон, и сейчас мы от сюда свалим к херам, пока нас не задержали.
И больше не говоря ни слова, рванул с места.

Отредактировано Clint Barton (2015-06-03 00:52:51)