Мир потерял половину красок, но приобрел ясность и четкость. Больше ничто не отвлекало ее от понимания того, как все должно быть – и почему ей приходится снова делать то, ради чего ее создали.
Впрочем, нет, все не совсем так. Раньше ее хотели использовать без ее ведома, сейчас же Лора понимала: то, что она делает, необходимо. Этот мир болен, он утонул в грязи, которой его наполнили люди, и те, с кем ей предстояло разобраться – худшие из них. Те, кто ее создал, те, кто ломал ее, те, кто превратил ее в оружие, и теперь это оружие обернулось против них.
Она была наивной, когда думала, что сможет стать кем-то другим, кем-то лучше, добрее, светлее. Правда заключалась в том, что она уже была лучше: она не предавала, не лгала и не использовала других, а люди делают это постоянно. Им все равно, кого использовать, для них главное – удовлетворить свои потребности за чужой счет, они даже не знают, что такое коллектив, они не умеют сосредотачиваться на задаче, не ставя собственные желания на первый план, они не способны к самоотречению во имя великой цели, их жизнь бессмысленна и жалка. Как вид, люди зашли в тупик еще на самой заре своего существования.
Конечно, не все из них такие. Есть те, кто понимает несовершенство собственного вида и не стремится навязать всему миру идею своего превосходства, кто готов изменить себя и мир вокруг ради лучшего будущего. Кто-то такой же, как и она, кто-то, кого тоже пытались использовать, кого изуродовали и изломали, чтобы поставить на доску пешкой в своих политических играх, не считаясь ни с его мнением, ни с его желаниями. Кто-то такой, как Баки.
Уголки губ Икс дрогнули в слабой улыбке. Она бы пропала без Баки, без его советов, без его тихого и надежного молчания, без молчаливого присутствия рядом. Он понимал ее, как никто другой, и ему Лора верила. Он на собственной шкуре испытал то, через что прошла она, и он был рядом не только в той, прошлой жизни, со своим желанием помочь и понять, с какао и старыми мультфильмами, он оставался рядом и здесь – не исчезал на долгие недели и даже месяцы, не считал ее ребенком, неспособным на самостоятельные решения и поступки, не относился к ней со снисходительным пренебрежением. Конечно, им давали разные задания, так их потенциал реализовывался наиболее эффективно, но Лора знала, что после задания Баки всегда возвращается и знает, что его ждут, и тоже ждет ее. После задания Лора может прийти к нему и заснуть вместе, потому, что теперь никто из них не был одинок – ни в чем.
Когда-то ей говорили, что будут рядом, что она больше не будет одна, что ей помогут и подскажут, но только Баки действительно сделал это. Он, наверное, тоже выполнял задание и думал о том же, о чем и она – что где-то в этом городе, где-то в этом мире есть тот, кто тоже думает о нем, кто тоже постарается сделать все, чтобы как можно скорее оказаться рядом, потому что они больше не одиноки.
Она выскользнула в открытое окно, бетон спружинил под ногами, хрустнула какая-то из мелких костей, но регенерация прокатилась под кожей волной мгновенного озноба, боль исчезла, можно было продолжать движение. Лора умела смешиваться с толпой, в которой никто не чувствовал запаха свежей крови из распоротых вен того, кто еще вчера договаривался с Щ.И.Т.ом об обмене информации на полную защиту от скруллов. Юджин Зебровски оказался слабым звеном, он предал, а предатели недостойны того, чтобы жить в новом мире. Лоре было его немного жаль, у него остались две дочери и один внук, но она не могла позволить ему помешать планам ее друзей. Лора очень-очень хотела помочь им построить лучшее будущее для всех людей – всех, кто окажется достаточно разумен, чтобы понять, насколько прогнило их так называемое правительство и насколько жалким стало их «свободное» «демократичное» общество.
Ей было бы легко затеряться в толпе – подростку среднего роста и телосложения в серой толстовке и тяжелых ботинках, таких не замечают, от таких только брезгливо морщат носики юные красавицы в легких сарафанах и нарядных босоножках, на таких не смотрят заинтересованно ухоженные парни с модными стрижками, на таких вообще мало кто смотрит, даже служители порядка не хотят связываться лишний раз с уличной шпаной. Но в такое время ни одна компания самых праздных гуляк не станет ходить по темным подворотням, только местные дилеры и продажные женщины, которые, кажется, совсем никогда не спят, остаются на улицах, чтобы толкнуть свой товар по сходной цене.
Запах догоняет Лору на полпути к убежищу – знакомый до боли, до короткой судороги беспокойного сердца, родной запах того, кто обещал заботиться о ней, но так и не сдержал обещания, опять ушел, опять пропал, а ей пришлось заново учиться выживать в одиночку. Пряная смесь табачного дыма, потертой кожи, бензина и мускуса, и еще немного хмеля и засевшего под кожей застарелого горя и отчаяния, настолько старого, что даже желание его притушить проигрывало по сравнению с этим вседовлеющим чувством. Так мог пахнуть только один человек.
Лора отшатнулась, нырнула в узкий переулочек, перемахнула через забор, снова свернула, прошла мимо бетонной стены, и снова вильнула, путая следы. Еще слишком рано, он не должен ее обнаружить, Икс еще не нашла те слова, которыми можно было бы говорить с ним, она еще не знает, как убедить его в правильности своего выбора. Да, конечно, Кинни злилась на Логана за то, что он оставил ее одну – в который раз, - но он все-таки был ее семьей, хотя бы какой-то.
Она хотела, чтобы он присоединился к ним, но сейчас вряд ли сумела бы его убедить, а значит, нудно сделать так, чтобы он ее не нашел. Не сейчас, по крайней мере.

Лора отскочила от него, как резиновый мячик от бетонной стены, прижалась лопатками к шероховатой, в выбоинах и щербинках, кирпичной кладке, ощутимой даже сквозь ткань толстовки. Так уж сложилось в их жизни, так было всегда – чем  сильнее Лора стремилась к нему, тем дальше ее в итоге отбрасывало на очередную стену, и ей оставалось только корчиться на бетонной поверхности, как редкому виду под скальпелем вивисектора. И этих стен, этих поверхностей с запасом прочности адамантиума в десятой степени было великое множество, и имен у них было великое множество, и всем им имя было легион, и не было двух похожих – все они разные, все они невероятно важные, необходимые. Мораль и этика, гуманизм и пацифизм, психология и социум… Предубеждение и осуждение. Непонимание.
Сколько бы Лора ни билась, она не могла сдвинуть с места ни одну из них, только раствор местами осыпался, и некоторые из кирпичиков расшатывались, уже не так плотно сидели в своих гнездах – Сессили, Сурайя, Джулиан, Реми, Джубили… Но их было слишком мало, недостаточно, чтобы в корне переломить привычный порядок вещей.
- Роршах. Это был Роршах, его убили в конце – ради высшей цели, - невпопад ответила Икс, стягивая капюшон с растрепавшихся от бега волос. Теперь прятаться больше не было смысла – она не справилась, не сумела обмануть, не сумела ускользнуть, не сумела избежать этой встречи, значит, она будет говорить. Здесь. Сейчас.
- Профессор? Ах, да – профессор. Чарльз Ксавье, один из величайших умов человечества. Гений, гуманист, борец за права мутантов… Телепат, - вот теперь у Лоры получалось так, как у Эммы Фрост – одной интонацией сказать больше, чем словами. Теперь она была достаточно настоящая, теперь она была достаточно живая. – И тоже – один из величайших, на досуге подыскивающий себе новых учеников, запутавшихся подростков, растерянных и испуганных, которым непременно нужно помочь. И что же, неужели этот всеми любимый учитель, этот гуру от мутантов не смог обнаружить одну-единственную девочку? Неужели такой могучий разум не справился с бетоном и арматурой, неужели не сумел перекрыть расстояния? А когда девочку выпускали, натравив на других людей – тоже? Когда ее таланты по сходной цене продали Кингпину, здесь, в Нью-Йорке – тогда он тоже ее не видел? Не слышал, как в крохотном ее умишке выбивают крещендо смертельные знания, убийственные приказы? Не заметил в этом ничего неправильного? Скажи мне, Логан – эта девочка не нуждалась в помощи до того, как убила собственную мать? Эта девочка не нуждалась в учителе и наставнике? Эту девочку невозможно было найти – или же ее просто не хотели найти?
Вот теперь у Лоры получалось так, как у Эммы Фрост – бить наотмашь словами, чтобы каждая фраза – как пощечина, чтобы каждый вопрос – как гвоздь в крышку гроба, а в гробу только бренное тело их взаимной привязанности по генетическому признаку, и девичьи пальчики со свежим лаком, цветом бунтующих подростков, скорбящих по тому, чему не бывать, ласково закрывают ей глаза, снимают розовые очки и прячут в свой карман.
В Лоре больше нет опасливого трепета, когда она кладет ладонь на грудь Логана, ловя суматошный ритм его сердца – оно бьется сильно и быстро, прямо ей в руку, кажется, что еще немного – и ему достанет этой силы, чтобы выломать адамантиевые ребра, прыгнуть ей в ладони, и тогда его можно будет унести с собой, спрятать под язык и больше не делить его с другими, владеть им безраздельно и по-детски эгоистично, хоть в этом быть похожей на сотни, тысячи, миллионы других детей, нормальных подростков со способностями и без. Но этого не будет, потому что Логан – это Росомаха, он всегда будет нестись на край света, чтобы кого-то спасти, кому-то помочь и чем-то искупить грехи прошлого, сколько станет сил.
- Ты веришь ему, но он просто старый лицемер – и ты тоже. Почему ты не пошел за мной, Логан? Почему позволил Роджерсу поймать меня тогда, почему отдал Щ.И.Т.у, если хотел для меня лучшей судьбы? Ты же мог меня освободить, ты мог дать мне уйти – но не стал. Помнишь, как ты разозлился, когда Циклоп попросил меня присоединиться к Силе Икс? Ты считал, что я еще не могу принимать самостоятельные решения, для этого я была недостаточно полноценной, зато была достаточно полноценной, чтобы умирать за других, достаточно полноценной, чтобы ты мог разменять меня на жизни тех, кому ты был отцом больше, чем мне – всех этих детей, которым никогда не приказывали убивать, которые были невинными душами, имеющими право осуждать меня за кровь на моих руках. Это ты притащил меня в Институт, это ты решил, что мне там место, но знаешь, не все были с тобой согласны. Ты сказал, что за таких, как Рейн, мы умираем, а такие, как она, убивали меня каждый день своими перешептываниями, своими косыми взглядами, своим отношением – словно я недостойна находиться среди кандидатов в Люди Икс, словно я слишком грязная для них. А я не сделала ничего плохого, слышишь? Я не хотела убивать, я просто не могла ничего поделать, это не моя вина! Не моя!
Зачем ты вынудил меня жить среди них? Потому ли, что это было нужно мне – или потому, что вас вдруг стало слишком мало, и всем этим детям понадобилась дополнительная защита, а меня можно было использовать? Для этого я достаточно взрослая. Достаточно самостоятельная?
Те, кто знал Лору до этого, могли не узнать ее голос – обычно тихий и ровный, бесстрастный, сейчас он дрожал от гнева, от ярости, от чего-то жаркого и ломкого, вырвавшегося наружу, от того, чего она не умела высказать раньше, потому что надеялась, что рано или поздно ее все-таки примут, на сумеет вписаться, сумеет измениться. Не вышло, и теперь она с горящими глазами наступала на своего отца, на того, кто стал причиной ее существования, ее альфой, но не омегой. Потому что теперь Лоре недостаточно было слепой веры в то, что Логан вернется из очередного странствия и сделает так, что все будет хорошо, ей больше было недостаточно его присутствия, чтобы поверить в великие цели и размытые идеалы Чарльза Ксавье.
- Что ты знаешь о жизни на улицах для таких, как я? Когда тебя отпускает величайший герой Америки, это больше похоже на щелчок карабина на ошейнике полувзрослого щенка, спущенного с цепи – в первый момент он не знает, куда ему сунуться, что делать дальше, он только помнит, что нет ничего хуже убийства. А потом его берут за этот ошейник и уводят за собой, чтобы снова продать, как продавали меня – а мне было четырнадцать, Логан, четырнадцать! Папочка Зебра решил, что я достаточно взрослая, чтобы расплатиться с ним за его доброту, я ведь была его любимицей. Молчунья – так он меня называл, когда отправлял в очередной номер к очередному клиенту. Это было не так больно, как умирать от пуль, это даже не было так больно, как порезать руку до кости, через пару-тройку раз это вообще перестало быть больно, но каждый раз, когда это происходило, я держалась только за одну мысль – зато я не убила, сегодня я снова никого не убила. Ведь нет ничего важнее человеческой жизни, верно?
Негромкий смех, горький и надтреснутый, тоже не мог принадлежать прежней Лоре, девочке под номером из двух цифр, девочке, которую берегло ее невежество, девочку, которая была недостаточно осведомлена в реалиях жизни, чтобы сойти с ума от позора и презрения к себе. Этот смех принадлежал совершенно другому существу, циничной девчонке из грязных подворотен, шалой девчонке, которая нигде не пропадет, отчаянной девчонке, которая будет драться до последнего.
- И я буду делать это, Логан. Если вы, герои, не можете защитить нас от такой судьбы – я сама сделаю это. И я перережу каждую грязную глотку, отрежу каждую грязную руку, пущу пулю в каждую голову, которая читает, что может использовать нас, что может продавать нас по сходной цене. И когда я закончу – мир станет чище и лучше, мир станет другим. Я не могу изменить свое прошлое, но я могу построить лучшее будущее для всех нас, правильное будущее. Разве это плохо, Логан? Разве я не права? Разве после всего, что они со мной сделали, после всего, что они сделали из меня – разве я не имею права требовать возмездия?

Отредактировано Laura Kinney (2015-10-11 09:31:00)

Головой и с разбега – об стену. Каждый раз, снова и снова, и Лора пружинит, и Лора отскакивает, и ее слова тоже отскакивают, как шрапнель от силового поля, и на стене ни царапинки, стена только исписана сверху донизу именами, и все они принадлежат мертвецам. Логан не ее щит и не ее убежище, Логан просто мемориал, и на его шершавых бетонных боках нет места для живых, нет места и для нее самой. На его шершавых, нагретых солнцем и изъеденных ветрами боках есть место только для тех, кого не вернуть, только для тех, кого уже не изменить, это Мемориал Совести Логана, Мемориал Ошибкам Логана, Мемориал Бессилию Логана. Живые проходят мимо слишком быстро, а он окаменел, прошлое, как Горгона Медуза, неотрывно смотрело ему в глаза, и никакой регенерацией не пересилить его тяжелый, пригвоздивший его к одному состоянию души, взгляд.
Лора не хотела каменеть. Лора хотела идти дальше, делать, ошибаться, падать, кричать от боли, рыдать от потерь, вставать, размазывая по лицу кровь и слезы пополам с грязью, снова делать, снова идти, и так до бесконечности, пока кровь в жилах не станет вязкой, как смола, пока не высохнут и не рассыплются трухой ее кости, пока не истлеет сердце. Она не хотела стать Мемориалом Сожалениям Лоры, она не хотела смотреть таким же неподвижным, тяжелым взглядом, зная, что на ее руках осталась кровь невинных – не потому, что она их убила, а потому, что не помешала другим сделать это. Благословенны будьте, ошибающиеся, прокляты будьте, бездействующие.
- Это бесполезно, да? Ты меня не слышишь, просто не слышишь. Я уже достаточно думала, у меня было много времени на размышления – вся моя жизнь, – с горечью произнесла Икс после короткого молчания. Похоже, ей снова предстоит запасаться Логаном впрок, может быть – в последний раз. Или же?..
Что-то вспыхивает в ее сердце, горячо, жарко, она совершенно непривычным для себя жестом бросается на шею отцу, сжимает в объятиях крепко-крепко, так крепко, что у него захрустели бы кости, если бы не были заключены в оболочку прочнейшего из металлов, прижимается так тесно, как будто хочет вернуться обратно, стать той клеточкой, из которой ее синтезировали, и врасти в родное тело, чтобы никогда-никогда не расставаться. Она забывает даже про Баки, ослепленная последней, отчаянной надеждой.
- Если я тебе важна… Если я правда тебе важна – пойдем со мной! – лихорадочно зашептала Кинни ему в ухо, захлебываясь словами, ее била нервная дрожь, ее скрутило изнутри страхом и опасливой детской верой в то, что все получится. – Ты сам проследишь, чтобы я не сделала ничего лишнего, невинные не пострадают, правда-правда, мы просто заставим тех, кто мучает других, прекратить, ты же знаешь, некоторые никогда не угомонятся, как Папочка Зебра, они непонятливые, не хотят оставлять в покое тех, кого считают своим имуществом! Они безнадежны, Логан, их нельзя оставлять, они только портят всем жизнь! Ты знаешь, сколько детей мы спасем? Ты знаешь, сколько родителей не окажутся жертвами преступных банд, сколько людей вернется к своим семьям? Улицы станут безопасными, никому больше не придется бояться за свою жизнь, никто не станет легкой добычей, не окажется беззащитным, потому что защищаться будет больше не от кого!
Лора говорила, запиналась, выплескивала в Логана все, чем сейчас жила, все, что поняла только недавно, проталкивала слова ему в ухо кончиком языка, одно за другим, и ей казалось – еще немного, еще чуть-чуть, вот-вот, сейчас он поймет, сейчас действительно поймет, нужно только подождать еще одно последнее мгновение…
Он не шевелился – совсем, полностью. Только мерно билось сердце, какое-то усталое, с ленивой монотонностью гоняя кровь по телу, и Лора чувствовала его собственными ребрами, отпрянула на миг, посмотрела в глаза… и поняла, что проиграла. Ей не стоило даже пытаться, она была бессильна против этого цельного стального монолита, против острых углов этих букв, против безжалостно-четкой черноты краски и ровных строгих линий, выбитых прямо в бетоне.
Лоре, наверное, нужно умереть, чтобы Логан наконец попытался понять ее.
- Значит, нет? – сухо, надтреснуто спросила она, отстраняясь. – Значит, так мы и расстанемся? Ты так боишься оставить меня за спиной – или боишься сам оказаться за моей? Не волнуйся так, Логан, ты никогда не был мне настоящим отцом. Все, что нас связывает – это просто случайный набор генов, который кто-то использовал, чтобы воссоздать твой код. Ничего более.