"Сэр, вы не можете войти", "мэм запретила пускать кого-либо", "сэр, вам придется подождать"... На пороге больничной палаты, мимо которой он проходил каждый день, задерживаясь на пару минут, но так и оставаясь за стеной, его встретил охранник, точнее, целых два. О том, что Хилл охраняют, Барнс отлично знал, он сам проследил, чтобы выделили толковых агентов, ознакомился с их делами, у него даже был уровень доступа достаточный для того, чтобы отдавать указания таким, как эти. Однако восьмой уровень - все же далеко не альфа, перекрыть указания директора никак не получится.
Зимний не хотел ждать. В программе, которую в него заложили, что-то сдвигалось постоянно, Барнс подозревал, что-то рушилось, какие-то границы, барьеры между заложенными в него данными и медленно собирающимся по кусочкам старым Я. Безграничное терпение теперь распространялось только на работу, когда нужно было ждать противника, возможности, не на быт. Сместилось внутреннее ощущение иерархии, восприятие других людей, событий, голосов и их оттенков.
Стив называл это "социализацией". Ощущение было сродни попыткам ребенка учиться говорить, только сложнее. У Зимнего все в голове было по полочкам, умения, устав, правила. Новая информация врывалась в сознание хаотично, информация, для которой в принципе не было места. От обилия новых данных, воспоминаний, которые больше не стирались, временами раскалывалась голова. От этого у Бьюкенена тоже были таблетки.
Дату последнего обнуления он давно обвел красным на календаре, точка отсчета, начало координат, это было почти два месяца назад, слишком насыщенных месяца, слишком много всего произошло с ним за это время, странного, сложного, все не по плану, все кувырком. Перевернувший его жизнь вверх дном Роджерс, потом - исчезнувший Роджерс, потом - вернувшийся, но тоже странный, опять отчего-то перевернутый вверх дном. Чужой. Понимать это было сродни дрожанию под ногами почвы, тут уж не устоишь крепко на своих двух. Боязнь белых халатов пришлось перебороть. Зимний позволил себя изучать, анализировать, единственное, чего не дал - выскрести себя в многочисленные пробирки, брать слишком много анализов, проб тканей. Голодный блеск в глазах ученых по-прежнему вызывал приступы агрессии, жгучей, того самого вида, с которой справляются из рук вон плохо.
Кажется, это было месяц назад, Зимний отметил про себя мысленно, что застрял - сознанием - не в сорок третьем, не в сорок пятом, а как назло, в шестидесятом, может, чуть-позже, что-то ушло безвозвратно - не из памяти, нет, из него. Бьюкенен изучил свою биографию, подойдя к этому вопросу со всей ответственностью и подняв архивы, но это было все равно, что читать хронологию исторических событий. Не было узнавания, не было родства, тот улыбчивый парень с фотографий был чужим, пусть и носил лицо Зимнего, более молодое, мягкое, пусть и омраченное тенью войны.
Джеймс Барнс отстраивался постепенно, собирал последние осколки, воспоминания, все становилось на свои места, вот только итог был другим. Полностью. Отражение Баки в разбитом и склеенном заново зеркало, вот что это было. И с личностью Зимнего получилось так же.
Он едва был узнаваем - для обычных людей, не для тех, кто доподлинно помнит его повадки, жесты, которые не отнять даже стиранием воспоминаний, ставшую скупой мимику, тяжелый взгляд. Металлическую руку, которую можно опознать по ряду признаков даже с голопроектором. Все это сейчас было облачено в синий капитанский костюм, на плечах болтался капюшон с пришитыми к нему небольшими крыльями и буквой "А" на лбу. Чертово капитанство, из Баки получался на редкость хреновый кэп, единственное, что радовало - щит за спиной, пусть краска и облупилась местами, слегка выщербив узнаваемую в центре звезду. Отличное оружие из вибраниума, сколько раз спасало шкуру.
Зимний приставил щит к журнальному столику в коридоре рядом с охраной.
- С дороги, - Барнс не шутил, он собирался зайти в эту палату, и не видел единой причины, по которой его можно было не пустить, кроме тех, которые бы ему не понравились.
Охранники преградили собой вход, плечо к плечу, оба были выше, Зимний только зубами скрипнул, какого черта?
За дверью находилось нечто ценное, некто, о ком Солдат действительно волновался.
В реанимацию с множественными переломами, ранами от стрел и потерей крови исполняющий обязанности директора Щ.И,Т. Мария Хилл потупила полторы недели назад. Мария была его куратором, Барнс успел к ней привыкнуть. О том, что на нее напали, Бьюкенен узнал ночью, тогда же отправился в больницу. Его не хотели пускать в реанимацию. Уже потом, оттягивая жалюзи на обзорном окне палаты, он смотрел на нее, бледную, обмотанную проводами и утыканную иглами капельниц. Едва живую. От этого зрелища что-то изнутри кололось и жгло, несмотря на патологично завышенный болевой порог Зимнего, он не мог назвать это ощущение неприятным. Это было чертовски больно, и он не хотел ощущать это снова.
Насколько ощущение окрепло, о понял уже потом, когда ее перевели в обычную палату. Когда он во время очередного дежурного визита обнаружил внутри Трикшота. Человек-причина-боли, человек-цель.
Барнс до сих пор помнил его глаза, яркие лазурные льдинки на покрасневшем от удушья лице. Их схватка была недолгой, Трикшот изо всех сил старался закончить начатое, готовый расплатиться за жизнь Хилл собственной. Зимний узнавал это болезненное стремление, безразличие, он сам был таким, перепрограммированная машина, пустышка, наверное, ненавидеть его настолько не было смысла, однако Барнсу было на это плевать.
Он душил его - несмотря на окрики Марии, приказ остановиться, несмотря на то, что испачканные собственной кровью пальцы скользили по шее. Когда голос Хилл стал слишком громким, Барнс подчинился, перестал, одновременно с тем, как разжались его пальцы на шее Трикшота, раздался короткий хлопок выстрела. По стерильной больничной плитке стала стремительно растекаться во все стороны лужа крови...
Барнс ослушался, может, потому его и не пускали теперь. Надо было сесть и ждать, он знал, однако перед глазами все еще стояла картина - темный силуэт у больничной койки с бледной, беспомощной от охватившего ее страха женщиной.
Бьюкенен ловко оттеснил бодигардов, одного двинул локтем в ухо и уже дотянулся до дверной ручки, но не тут-то было. Агенты были действительно достойные. Правая рука взорвалась болью где-то в локте, Барнса прижали лицом к стене. Он тихо ругнулся, дернувшись - увы, слишком слабо, чтобы это принесло хоть какой-либо результат.
- Идиоты... у меня восьмой уровень доступа!..
- Да хоть десятый. Будь ты хоть ожившим Фьюри, мисс Хилл приказала никого не пускать.
Стремление не калечить коллег по службе и вообще оставить их без ссадин куда-то стремительно улетучивалось. Барнс уже хотел приложиться к это парочке получше, ну и что, что обстановка неуместна, рядом люди, на нем дурацкий костюм, щит у журнального столика, а на столике - еще более дурацкий букет цветов. И тут скрипнула дверь.[NIC]James Barnes[/NIC][STA]точка невозврата[/STA][AVA]http://s9.uploads.ru/eZ1Av.jpg[/AVA][SGN]
будь за моей спиной,
идем по краю мы одни[/SGN]